В своем исследовании «Дело о «бывших Пушкиных» Анатолий Викторович Алехов делает вывод: великий поэт знал о своих предках далеко не все. Причина этому — молчание, которое общество хранило десятилетиями. Молчали о фальшивомонетчиках братьях Пушкиных, разжалованных из дворян и сурово наказанных Екатериной II, лишившей их, помимо свободы, еще и фамилии. После вынесения приговора высочайшим повелением было постановлено «сих преступников нигде и ни в каких делах не называть Пушкиными, но бывшими Пушкиными».



Первая фальшивка — 75-рублевка

В 1769 году в России появились первые бумажные деньги. А через два года в Ассигнационном банке были обнаружены первые фальшивки.

Анатолий Алехов в своем труде приводит гневную записку Екатерины II графу Панину, в которой государыня требует «войти во все подробности того приключения, которое сегодня сделалось в Банке государственных ассигнаций».

Екатерина пребывает в нетерпении и велит сразу же ставить ее в известность о розыске фальшивомонетчиков, чтобы «как наискорее можно будет упредить, чтобы банковский кредит фальшивыми ассигнациями не был поврежден».

Царица вряд ли предполагала, что «сделавшееся в банке приключение» стало началом многовековой войны государства и фальшивомонетчиков. Войны, которая длится и по сей день.

Но для Екатерины фальшивомонетчики были опасны вдвойне — их фальшивки могли подорвать доверие населения России к новым бумажным деньгам.

Поэтому меры были приняты суровые. Канцелярист Николаев и сержант Шулепин, додумавшиеся выскабливать на ассигнациях 25-рублевый номинал и заменять его 75-рублевым, «испакостившие 90 нумеров», были немедленно сосланы в Нерчинск, а выпуск 75-рублевок тут же прекращен.

Однако судьба первых «подделывателей ассигнаций» не испугала братьев Пушкиных, двоюродных дедов Александра Сергеевича Пушкина.



«Ибо сия бумага особливая…»

По всей видимости, Екатерине II донесли на братьев, потому что она сама забила тревогу, требуя расследования. В феврале 1772 года Екатерина пишет лифляндскому генерал-губернатору Брауну: «Беспутным своим поведением известный Сергей Пушкин в прошлом году поехал в чужие края. Ныне некоторые подозрения есть, что он сие учинил с таким намерением, чтобы тако стараться подделывать банковые ассигнации, коих пересылать будто бы намерен к своему брату на Москве, Михаилу Пушкину…» Одновременно царица отсылает распоряжение почт-директору Эку: «Прикажите раскрыть все письма, а наипаче те, кои в чужие края пишет Михайло Пушкин и кои он получает от своего беспутного брата Сергея Пушкина… Есть подозрение, может быть неосновательное, будто сии оба молодца упражняются в делании фальшивых ассигнаций: если чего ни на есть найдете, сей слух подтверждающее, пришлите ко мне и держите все сие в молчании».

Говоря современным языком, императрица «держит ситуацию под личным контролем», кольцо вокруг братьев Пушкиных сжимается, подозрения оправдываются. Сергея Пушкина арестовывают в Нойгаузене и при обыске находят штемпеля и литеры. В отчаянии Сергей Пушкин передает с нарочной эстафетой письмо брату, но и оно ложится на стол к Екатерине.

«О, друг мой, какое несчастье! Я взят на дороге и задержан. Послан курьер в Ригу за приказанием, в какую тюрьму меня перевести. Когда я приехал, стали разбирать мои сани и нашли штемпель и литеры, которые тотчас признали годными для делания ассигнаций. И вот я арестован. Придумываю, как бы бежать, но мало похоже, чтобы я нашел к тому средство. Не знаю. Как теперь быть. Спаси меня, если можешь. Ради Бога, будь отцом моих детей и окажи покровительство Агрофене — теперь признаюсь тебе — может быть настал последний час, — я люблю ее превыше всякого выражения…»

Екатерина не дрогнула, прочтя это письмо, не пожалела неведомую нам Агрофену, а сухо вынесла заключение о виновности другого брата: «Кажется, это довольно доказывает, что и Михайла Пушкин том не безвестен — брат винный эдак к невинному писать не может». Сама же царица «проводит экспертизу» пушкинских штемпелей — «взятые у плута Пушкина штемпели и литеры, как точно таковые, с которыми ассигнации печатаются».

Императрица хочет искоренить шайку фальшивомонетчиков начисто и выясняет, не был кто еще причастен к подделыванию денег. Сергей Пушкин выдает на допросах довольно высокопоставленного чиновника — вице-президента мануфактур-коллегии Федора Сукина, участвовавшего в «предприятии». Втроем они и поплатятся за совершенное против государства преступление. Четвертого участника заговора, француза Баро, не найдут. Во всяком случае, документы о поимке «начинщика» историком обнаружены не были.

Однако Екатерина на этом не успокаивается. Главное для нее — не только наказать виновных, но и принять меры предосторожности: «Письма и бумаги Пушкина запечатать и сюда прислать, дабы узнать чрез них можно было, нет ли иногда еще какие ни на есть обстоятельства в сем деле, кои мы не ведаем, и не имеет ли он еще кроме брата его еще какие ни на есть сообщников, а наипаче не видно ли будет, откуда бумагу, из коей делать были намерены ассигнации, получить имели, ибо сия бумага особливая и нигде не делается окромя Сиверсова фабрики».



Во глубине сибирских руд

За несколько месяцев следствия гнев Екатерины II утихает. По закону преступникам грозит смертная казнь, но, учитывая, что они еще не успели изготовить ни одной фальшивой ассигнации и раскаялись, Федора Сукина лишают всех чинов и ссылают в Оренбургскую губернию.

Над братьями Пушкиными на эшафоте переламывают шпаги, лишают чинов, дворянства и фамилии и отправляют Михайлу бывшего Пушкина в сибирскую ссылку, а Сергея — «в какую ни есть отдаленную крепость».

Анатолий Алехов внимательно проследил судьбу братьев, и оказалось, что жены декабристов были не первыми, отправившимися за мужьями на сибирские рудники. Первой или одной из первых была урожденная княгиня Волконская, жена Михаила Пушкина, отправившаяся за ним в ссылку. Но, поскольку она была женой фальшивомонетчика, о ней никто не скажет ни слова, а слава героини достанется другой княгине Волконской, которая повторит путь в Сибирь через 50 с лишним лет.

Сергею Пушкину пришлось гораздо хуже. Пустозерский острог, Соловецкий монастырь, откуда архимандрит Иероним посылал рапорты: «секретный колодник житие препровождал смиренное, никаких от него предерзостей и никому беспокойства не происходило». После того как бывшего Пушкина увезли из Соловков в 1775 году, след его потерялся.



Так знал ли Пушкин?

Анатолий Алехов, подводя итоги своего исторического расследования, задается вопросом — почему Пушкин, уделивший столько времени своей родословной, умолчал о бывших Пушкиных? Постеснялся фальшивомонетчиков и каторжников, лишенных фамилии?

Нет — делает вывод историк. Завеса тайны вокруг бывших Пушкиных была столь велика, что не рассеялась и по прошествии нескольких десятков лет.

«Новости и слухи, — пишет Алехов, — в то время распространялись ввиду отсутствия иных средств информации, либо изустно, либо по почте. Но в переписке того времени упоминания о деле бывших Пушкиных не обнаружено… Известно, что между бабушкой Марией Алексеевной и внуком Александром существовали очень теплые отношения…» Но, судя по всему, и бабушка уберегла внука, не сообщив о двоюродных дедах, ставших причиной родового позора. Доступа в архивы Пушкин тоже не имел — для работы над «Капитанской дочкой» просил у императора разрешения познакомиться с документами.

Александр Пушкин не знал о бывших Пушкиных, и никто из его современников тоже не знал — иначе бы Булгарин, который нападал на Пушкина после публикации стихотворения «Моя родословная» особенно рьяно, не преминул поставить в вину поэту дедов — государственных преступников. Расправляться с фальшивомонетчиками и предавать забвению любую память о них во времена Екатерины II умели очень хорошо.